11 апреля во всем мире отмечают международный День освобождения узников фашистских концлагерей, который установлен в память об интернациональном восстании узников концлагеря Бухенвальд, произошедшем 11 апреля 1945 года. Сегодня в Рудном проживают три бывших несовершеннолетних узника концлагерей.
Одна из них – самая молодая, 1941 года рождения – Нина Шершунович. В лагерь смерти в Польшу мать привезла ее в пеленках, вместе с еще тремя детьми: сестрой 1932 года рождения, братом с 1935-го и сестрой с 1938-го.
– Я самая младшая в семье, конечно, ничего не помню из тех событий, грудным ребенком была. Жили мы в Белоруссии, в деревне Глубокий Кут Брестской области. Когда немцы наступали, убегали туда, где лесов нет. В деревне Козлы, километрах в 30-40 от нашей, жил друг отца, туда и рванули. Немного пожили, как нагрянули немцы. Говорили, что в то время местные партизаны расстреляли семерых немцев. Правдиво это или нет, не знаю, но так мне рассказывали. И вот с семи окрестных деревень немцы согнали всех мужчин, это 140 человек. Заставили их копать траншею, а все женщины и дети на это смотрели. Деревню Козлы подожгли. Никто, конечно, не верил, что могут столько людей убить… Но всех мужчин расстреляли, а потом уложили в траншею, на глазах собственных детей. Мои старшие сестры помнят это. Мой отец, его брат, муж сестры отца – все лежат в этой братской могиле. Сейчас там памятник стоит. У меня и справка есть, подтверждающая, что так всё и случилось в деревне Козлы, – прерывающимся голосом рассказывает Нина Михайловна.
В сгоревшей деревне женщин, стариков и детей не оставили, всех распределили: кого-то – в Польшу, кого-то – в Германию.
– Нас с мамой – на повозки, и в Польшу. Под автоматами, с собаками. А деда с бабушкой увезли в Германию. Разлучили. В Польше прошли карантин, две недели пробыли в концлагере. Мама говорила, что уже и не думала, что выживем, мысленно прощалась с нами. Но местные люди забрали нас к себе, может, пожалели. Или их заставляли пленных брать к себе, не знаю. И мы стали жить в доме у хозяина, у пана. Это был 1942 год. Хоть как-то, но мы остались в живых, мы жили, – вспоминает Нина Михайловна.
Мама Нины Михайловны ходила на работу, куда направляли, помогала хозяйке. Старшие дети тоже без дела не сидели, делали, что было по силам: пасли скот, помогали по хозяйству.
– А за мной, двух лет от роду, старшие сестры приглядывали. Пеленки сушили на заборе, мама приносила их и грела на себе, чтобы не холодные были. Конечно, мама уходила из дома не на весь день, бывало, что поручали сделать что-то в огороде, тогда была рядом, – рассказывает Нина Шершунович.
Освободили семью Нины Михайловны советские войска в июле 1944 года. Вернулись домой, в Белоруссию, в родную деревню.
– Вернулись на пепелище. Дед с бабушкой из Германии тоже вернулись, хотя им хозяин предлагал остаться. Но дед не мог дочь оставить одну с детьми на пепелище. Конечно, жили мы очень тяжело, тогда волонтеров не было, которые бы помогали. Мама всё время плакала: «Чем я вас завтра буду кормить?». Мы ели крапиву, лебеду, всё, что можно было есть. Но выжили. После войны вернулись братья матери – один с фронта, другой из плена. Выкопали землянку, потом уже дом построили, не шибко хороший, но все же, – продолжает Нина Шершунович.
В Рудный Нина Михайловна приехала в 1961 году, покойный супруг чуть раньше, в 1959 году. Эту пару объединила не только любовь, но и общее трагическое прошлое: Александр Карлович (его не стало в 2015 году), будучи 10-летним мальчишкой, тоже побывал в концлагере, который располагался в польском Белостоке.
– Его семью, детей там было семеро, освободили, как и мою, в 1944 году. Он говорил, что если бы оказался снова в Белостоке, нашел бы и улицу, и дом, в котором тогда жили. Но, конечно, этого не случилось, – рассказывает Нина Михайловна.
По приезде в Рудный Нина Михайловна устроилась на железную дорогу, специальности-то не было никакой. Потом окончила курсы машинистов насосных установок, так и проработала на водоотливе в карьере.
– У нас насосы стояли так низко, что ниже нас никто уже не стоял. Экскаваторщик «зарезается» и тут же насос откачивает воду, потому что он не может работать в воде. Так нарезались горизонты. Мы были на самой подошве карьера, – говорит Нина Михайловна.
Часто ли разговаривали с мужем о тех событиях, которые пришлось пережить?
– С мужем-то разговаривали. Сейчас думаю: почему не спрашивали о войне ни одного, ни другого дядю по материнской линии? Наверное, потому, что война каждый день напоминала о себе. Мы боялись, когда мама начинала плакать, а она очень часто плакала, не могла забыть всего, что с нами случилось, – говорит Нина Михайловна.
Сейчас она редко вспоминает те годы, но в последнее время события на Украине напоминают о том, что произошло более 75 лет назад. И желает только одного: мира во всем мире.
Елена ВОРОНИНА,
фото Марины КОЛЧАНОВОЙ